Борьба с нарушителями авторских прав становится у законодателей все более популярным делом. С 1 января вступает в действие новая редакция четвертой части Гражданского кодекса. В коридорах власти бродят идеи создать аналог системы ЕГАИС, учитывающий носители информации, лицензировать производство компакт-дисков и еще более ужесточить ответственность за нарушения, связанные с интеллектуальной собственностью, вплоть до перевода части преступлений в разряд «особо тяжких». Но насколько эти новации действительно помогут самим правообладателям? Своим мнением делится Дмитрий Соколов, директор Некоммерческого партнерства производителей программных продуктов.
О последствиях принятия новой редакции четвертой части Гражданского кодекса приходилось слышать разные отзывы. Ваше мнение?
Четвертая часть ГК мне нравится больше, чем ныне существующие нормы. Она внутренне логичнее и строже в целом. Убран ряд одиозных вещей. К примеру, устранена возможность нарушать права практически любых правообладателей, прикрываясь термином «коллективное управление». Конечно, появились и новые проблемы, связанные с изменением статуса служебных произведений. Это проблема в первую очередь для тех, кто занимается организацией рабочего процесса создания программного обеспечения, для руководителей. Время индивидуального авторства уходит, программные продукты создаются большими коллективами в рамках выполнения служебных обязанностей. Издательскому бизнесу это также свойственно — журнал или газета в существенной мере наполняются штатными сотрудниками. Неполный учет этих особенностей и вызывает беспокойство. Например, есть забавный момент с правом на неприкосновенность — по новому закону любая правка в любой момент будет требовать согласования с автором, будь то журналист или программист. Получается, чтобы исправить фактическую ошибку в статье или программе, надо эту правку согласовывать, даже если человек, скажем, давно уволился и где его искать — непонятно. Если не согласовать, то он вправе предъявить претензии. Но я думаю, что в целом все не так плохо, казусы со служебными произведениями со временем урегулируются практикой или поправками в закон. Через полгода-год все стороны придут к общему пониманию, и все будет нормально.
Как урегулируются, если по закону нельзя вносить изменения в программы и тексты?
Например, можно предусмотреть возможность внесения правок каким-либо договором. Юристам предприятия надо потрудиться, договора подправить, внутренние инструкции и другие документы, где говорится про служебные обязанности. Кроме того, я предполагаю, что когда появится соответствующая судебная практика, она будет все-таки на стороне организаторов производственного процесса. Кстати, изначально «запрет на правку» был в законопроекте прописан еще жестче. Когда мы, представители НП ППП, в ходе обсуждения проблемы членами соответствующей рабочей группы, объяснили возможные последствия «запрета» его создателям, то они внесли некоторые исправления, и все стало выглядеть более или менее прилично.
Так что проблемы возникнут не с этим. Скорее, они будут связаны с заказными разработками, в том числе там, где заказчиком выступает государство. Мы попробовали урегулировать и эти вопросы. Но Гражданский кодекс регулирует не только ИТ-рынок. Любой принимаемый закон — это компромисс интересов самых разных групп. Возможно, поэтому данные моменты создателями четвертой части реализованы не очень удачно. Есть неясности, к тому же должно быть принято еще много подзаконных актов. Что в них будет, предсказать трудно.
Насколько я понимаю, остаются желающие завернуть гайки потуже...
Говорить о том, хватает существующих законов для защиты авторских прав или нет, можно только тогда, когда возникает четкое понимание, что в том или ином случае закон не работает, что судебная практика неудовлетворительна. Сейчас, по нашим данным, растет число лиц, привлеченных к ответственности за компьютерное пиратство и получивших приговор суда. Динамика заметная. В такой ситуации какие-то дополнительные нововведения, кроме вреда, сбоя налаженного механизма, ничего не принесут.
Всегда ли существующие законы позволяют карать именно виновного? Бывало, когда сисадмина жестко наказывали за то, что он по указанию работодателя поставил программное обеспечение не на один компьютер, а на десять. Так что суды, конечно, разбираются, но, случается, наказывают кого попало...
Суды рассматривают дела в отношении тех лиц, которые следствием были сочтены виновными, чья вина подтверждается доказательствами. Да и упомянутому сисадмину, возможно, выгоднее было признать свою единоличную вину, а не попадать на скамью подсудимых в составе «организованной преступной группы».
Мне кажется, что дальнейшее ужесточение ответственности за нарушение авторских прав может только дискредитировать идею, поскольку нарушится баланс между общественной опасностью этого вида преступлений и иными интересами общества. На мой взгляд, сейчас в стране достаточно разумная ситуация, когда по нарушениям средней тяжести уголовное наказание, как правило, выносится судами в виде условного, особенно если это первый случай. При этом по действительно крупным, тяжким нарушениям можно получить до шести лет лишения свободы — наверное, это справедливо.
В еще большей мере ужесточать меры наказания — не финансовые, а именно такие, как лишение свободы, — сегодня бессмысленно и вредно.
Предлагающие подобное явно не представляют себе, к чему это может привести, так как недостаточно знакомы с организацией судебной системы. Как результат — эти дела не смогут рассматривать районные и мировые судьи, только городские и областные. Это плохо, не стоит по достаточно простым, часто вполне рядовым делам, задействовать высокие инстанции. Они просто захлебнутся в таком потоке, дела будут ждать решения месяцами.
Что касается упоминавшегося повышения «тяжести», то мне кажется, что оно было излишним. У нас честных правоохранительный и так не хватает, а теперь они должны будут в большей степени отвлекаться на дела, именуемые ныне «важными». В каком-то смысле это даже развращение милиции. Хотя, конечно, как заметили на одном из собраний НП ППП, «следить за моральным обликом милиционера — не наше дело».
Как и всегда, у медали две стороны. Сторона первая — закон об оперативно-розыскной деятельности допускает проведение тех или иных оперативных розыскных мероприятий в зависимости от тяжести преступления. Дело в том, что по преступлениям небольшой тяжести многие виды таких мероприятий просто невозможно задействовать. Например, оперативный эксперимент разрешен только для тяжких преступлений. Есть и другие особенности. При этом мы должны понимать, что ряд нарушений действительно совершается организованными преступными группами и без использования всей мощи правоохранительной системы с ними бороться сложно.
С другой стороны — у нас на дорогах встречаются не всегда только честные сотрудники ГИБДД, но не отменять же из-за этого правила дорожного движения? Управление «К», которое занимается подобными преступлениями, — одно из элитных подразделений МВД, и оно заботится о чести мундира. Наверное, всегда возможны какие-то нарекания, но об откровенном нарушении закона с их стороны никогда не слышал. Это касается и других подразделений, занимающихся борьбой с пиратством, с которыми мы взаимодействуем.
Если есть понимание, что что-то не так по какому-то конкретному приговору, то надо разбирать этот конкретный случай, проанализировать, в чем «корень зла», и потом уже пытаться что-то обобщать и предлагать совершенствовать.
А что можно сказать по поводу законопроекта о «ЕГАИС для программ»?
Этот законопроект мне чем-то напоминает историю, когда года четыре назад появилась идея сделать на одном из оборонных заводов специализированный сканер, дать его каждому милиционеру, а на каждый носитель нанести маркировку. Сканер должен был считывать код и оповещать, лицензионный продукт или нет.
Идея была абсолютно безумная — хотя бы по затратам. Если мы делаем дорогую — современную, технологичную и хорошо защищенную — маркировку, то стоимость легального продукта становится весьма высокой, ибо такая маркировка обойдется в пять-восемь долларов на единицу продукции, и некоторые виды товаров, например игры, подорожают вдвое. Если же делать дешевую маркировку, то ее легко подделают.
Введение такого рода марок крайне неэффективно. И самое главное, при этом отвлекается внимание от объекта контроля. Если же контрафактная продукция тем или иным способом получила этот «знак отличия», дальше ее никто проверять не будет. Это плохо.
Тогда откуда «растут ноги» у закона о ЕГАИС, если он не нужен вам, представителю правообладателей?
Его внесли депутаты, но никто из них, насколько я знаю, серьезно вопросами защиты интеллектуальной собственности не занимался. Кто этот законопроект готовил, для чего, как его планировали использовать, не очевидно. Похоже, кто-то рассчитывает, что производство марок и считывающего оборудования поручат именно ему. Ведь в проекте речь идет и о RFID, направлении интересном и ресурсоемком. В случае принятия такого закона гарантировано наличие заказов, ведь добровольностью тут и не пахнет, все только принудительно.
Если этот закон примут, то индустрии придется несладко. И нам же снова наклеят ярлык негодяев, которые мало того что «всех хотят посадить», так теперь «опять все пролоббировали — вот все и подорожало». Между тем, никто из реальных правообладателей к этому закону отношения не имел.
Инициатива о лицензировании производства дисков имеет схожее происхождение?
На этот счет имеются разные инициативы. Внесение изменений в закон «О лицензировании отдельных видов деятельности» де-факто согласовано в правительстве. Мы, как представители правообладателей, конечно же, сопротивляемся, убеждаем, пишем письма. Однако Министерство культуры упорно продвигает свой вариант, который кажется им прекрасным. Ну что же, будет поле для работы вместе с вновь избранным составом депутатского корпуса.
Сейчас предусмотрено лицензирование для такого вида деятельности, как тиражирование аудиовизуальных произведений и фонограмм. Фактически это выпуск дисков только с видео и аудио. Изначально программы и базы данных не попали под этот режим лицензирования. На наш взгляд, чтобы решать, нужно или нет расширять перечень до программ и баз данных, необходимо прежде посмотреть, работает ли этот закон. Если бы лицензирование аудио- и видеопродукции привело к тому, что уровень контрафакта такого типа резко упал, мы бы первые побежали с просьбой, чтобы и нашу продукцию тоже лицензировали. Был бы результат, то и говорить было бы не о чем. Но для аудио- и видеопродукции эта мера фактически ничего не дала.
Кроме того, забыт один важный момент. Если конечный пользователь аудио- и видеопродукции — как правило, частное лицо, то наша продукция имеет потребителя двух типов: бытового пользователя и бизнес-пользователя. Для бытового пользователя диски печатаются на заводе. Для бизнес-потребителя, как правило, пишутся небольшие тиражи самим правообладателем и его уполномоченными партнерами. Пример: справочно-правовые системы «Гарант» и «Консультант». Для каждого пользователя записывается диск с индивидуальным набором заказанных обновлений. Этот случай тоже подпадет под лицензирование. Для компаний, ориентированных на бизнес-потребителей, это губительно. В лицензиях будут нуждаться, по самым скромным подсчетам, 6-7 тыс. организаций. За все время действия механизма лицензирования выдано около 200 лицензий. Теперь возникнет очередь на 7 тыс. организаций.
Государство с этим просто не справится — и с выдачей лицензий, и с последующими проверками лицензированных организаций. А самое главное — что даст такое лицензирование правообладателям и их партнерам, самому легальному сектору? Ничего, кроме лишних, весьма немалых затрат и мучений при различных проверках.
Изначально лицензирование этого вида деятельности было нацелено против заводов — крупных производств, печатающих диски по заказам и имеющих соблазн печатать не только легальные тиражи. На Украине, к примеру, регулируется не воспроизведение экземпляров как таковое, а «технологический процесс создания из поликарбоната с помощью литьевого производства носителей информации для лазерных систем считывания с нанесением или без нанесения на них информации». Четко определен объект регулирования, понятно, что это завод. Это нормальный путь. У нас же говорится о лицензировании любой деятельности по изготовлению экземпляров аудиовизуальных произведений, фонограмм, программ для ЭВМ и баз данных.
В ответ на наши возражения чиновники из Минкульта говорят, что, дескать, мы эти вопросы в «Положении о лицензировании» оттрактуем. А зачем потом в подзаконных актах, которые могут быть росчерком пера исправлены, что-то трактовать, делая изначально вредный для отрасли закон?
Мнения экспертного сообщества не учитываются?
Мы на этот счет писали несколько раз письма во все инстанции, от председателя правительства до всех профильных министерств. Все упирается в Минкульт: именно это министерство считается профильным. Программы — объект авторского права, тематика которого традиционно «приписана» к Минкульту. А там не желают осознавать, что программы для ЭВМ и базы данных, как часть информационных технологий, ныне являются обычной производственной силой, и подходы к регулированию нужны иные, нежели к объектам преимущественно частного потребления — аудио- и видеопродукции.
Опять же — есть решение вступить в ВТО. У этой организации были претензии к России по вопросам защиты авторского права. Плохо то, что на постоянно и динамично меняющуюся ситуацию «у нас», «они» реагируют с задержкой в год-два. Изменения уже произошли, а осознаются они существенно позже. Но поскольку в ответ на претензии от ВТО наши чиновники должны принимать меры, то в результате и появляются предложения в стиле «надо еще гайки закрутить».
Я совсем не считаю, что у нас все хорошо. Процент пиратства, как его ни считай, весьма высок, и нужно последовательными, выверенными шагами продолжать его снижать, иначе ни о какой развитой, мощной отечественной ИТ-отрасли и речи быть не может. По моим прикидкам, если в стране пиратство на уровне 60-70%, индустрия не может развиваться, она задыхается; если снизить до 40-50% — практически только выживает; и только при уровне меньше 30% она живет и активно развивается. Наша задача — достичь показателя в 25-35%, снижая общий уровень пиратства на два-три процентных пункта в год. Тогда со временем мы получим то, ради чего все это делается, — большой и быстро развивающийся ИТ-рынок в России. Пока вроде получается, но это комплексная работа по тонкой настройке законодательства, совершенствованию правоприменения, работа с потребителями — особенно с молодежью! — по воспитанию и пропаганде. Одним ударом наподобие новых ЕГАИС тут ничего не решишь. Постоянно нужно сверяться с принципом «не навреди», а то можно таких законов напридумывать, что легальный рынок загнется раньше пиратского. Нельзя для борьбы с пиратством использовать методы, которые вредят легальному рынку — ему и так тяжело. Борьба с пиратством — не самоцель. Целью является развитие ИТ-рынка, рост экономики России в целом.