О том, как отечественная отрасль телекоммуникаций пережила кризис, какие уроки из него извлекла и какие задачи ставит перед собой отраслевой регулятор на ближайшую и отдаленную перспективу, рассказал в интервью нашему журналу заместитель министра связи и массовых коммуникаций Наум Мардер.

Наум Семенович, считаете ли Вы, что период кризиса в отечественной телекоммуникационной отрасли уже завершился?

Сложный вопрос. Минкомсвязи планирует в феврале провести большую конференцию и обсудить на ней этот вопрос. Но если посмотреть глубже, то инфокоммуникации -- это надстройка над экономикой государства, хотя она и очень существенно влияет на экономический базис. Отвечая на вопрос, закончился ли кризис в телеком-секторе, нужно смотреть на положение дел во всей российской экономике, которая, на мой взгляд, пока еще не вышла из кризиса.

У нашей отрасли действительно остаются хорошие показатели экономического развития, по-прежнему растет доходная база операторов. Но при этом существенно снизились темпы развития, которые могли бы оказаться выше, не будь мирового кризиса. И самое главное -- у многих компаний сократились инвестиционные программы, что скажется на темпах развития отрасли не сейчас, а через два-три года.

Можно ли как-то оценить потери по темпам развития? Насколько кризис затормозил отрасль или отбросил ее назад?

Я не говорю, что кризис отбросил нас назад. Я говорю, что рынок мог бы развиваться более активно. К примеру, «Комстар» сообщил, что откладывает свой проект развертывания сети мобильного WiMAX в регионах. Насколько в целом замедлились темпы, трудно сказать, здесь нужна всесторонняя экспертная оценка. По моим ощущениям, рынок мог бы развиваться на 20--30% быстрее.

А так ли оказался страшен кризис для телекома, как поначалу прогнозировали рыночные аналитики?

Трудно сказать однозначно. Сейчас одно ясно: в любом кризисе есть и минусы, и плюсы. Многие компании по-новому взглянули на свою деятельность, проанализировали, верны ли их подходы к ведению бизнеса, организационная структура, внутренние процедуры. Ситуация заставила их задействовать скрытые внутренние ресурсы, оптимизировать структуру, избавиться от балласта и реструктурировать обязательства. Кризис -- это как переломный момент в болезни, начало излечения. А наши телекоммуникации, надо сказать, нуждались в таком переломном моменте, и он совпал с приходом в министерство новой команды во главе с Игорем Щеголевым. Благодаря кризису мы обрели новую точку отсчета и новый вектор развития.

Какие уроки, по Вашему мнению, должны извлечь из сложившейся ситуации участники рынка и отраслевой регулятор?

Первый урок -- общеэкономический. Жить нужно по средствам, кредиты брать, оценивая свои возможности, чтобы потом суметь их отдать. Второй урок для компаний -- постоянно следить за своей структурой, оптимизировать расходы, причем так, чтобы это не шло в ущерб качеству. Третье -- нужно следить за разумным балансом инвестиций — куда и во что вкладывать деньги. Кризис в телекоммуникациях 2000 года был вызван именно тем, что западные компании закупили лицензии на сети третьего поколения, хотя еще не были к этому готовы. Вот и сейчас надо посмотреть, все ли вложения экономически оправданны. Не получится ли, что в погоне за передовыми технологиями мы не окупим того, что построили раньше?

Многие компании стали по-другому строить свою политику в сфере прогнозирования рынка и маркетинга. Когда клиент готов платить за все подряд -- это одна рыночная ситуация, а когда он начинает тщательно выбирать из предлагаемого набора услуг -- совсем другая. Особенно ярко это видно по продажам абонентского оборудования. Раньше в розничных сетях превалировали дорогие модели телефонов, а сейчас там больше всего моделей эконом-класса.

Самый важный урок для регулятора состоит в том, что законы, нормы и правила должны адекватно отражать требования времени. Рынок не будет ждать, пока мы приведем законы в соответствие с новыми экономическими реалиями. Когда участники рынка жили богато, многие взаимоотношения и взаиморасчеты между ними строились по одним принципам. Теперь же, когда компании считают деньги, возникли проблемы, к которым регулятор оказался не готов. Поэтому все отраслевые нормативные акты должны быть максимально гибкими и рассчитанными на оптимальный режим использования.

Еще один урок связан с техническим регулированием. С одной стороны, казалось бы, нужно поддержать принцип технологической нейтральности, т. е. предоставить оператору возможность выбирать оборудование, которое удобнее и дешевле для него, а с другой, нельзя превращать сеть в «лоскутное одеяло». Иначе будет, как у Райкина: «Кто шил костюм? Вроде бы и пуговицы хорошо пришиты, и рукава на месте, а костюмчик не сидит».

Также возникли законодательные нюансы, связанные с оптимизацией использования собственности. Раньше операторы могли себе позволить строить вышки сотовой связи по отдельности, но со временем поняли, что на одной вышке можно размещать оборудование разных сетей. Однако существуют правовые механизмы, препятствующие такой кооперации участников рынка. Значит, регулятору надо подключиться, чтобы сделать законы более гибкими.

А какие изменения в законодательном регулировании отрасли (в той его части, которая находится в ведении Минкомсвязи) Вы считаете самыми важными?

Мы ведем работу по двум направлениям, тактическому и стратегическому. Совместно с АДЭ созданы две рабочие группы по стратегическим изменениям.

В мире телекома сегодня действует иная парадигма, в которой нынешние законы не всегда работают. Перед нами встала задача создания принципиально новых законов, а этот процесс -- очень сложный в силу ряда причин. Слишком многое надо предвидеть и предусмотреть. Если раньше мы могли ориентироваться на опыт Запада, то сегодня, когда Россия по технологическому развитию стремится быть на одном уровне с Европой, возникают новые трудности. Надо создать такое законодательство, которое будет увязано с нашим гражданским, земельным и строительным кодексами, и к решению этой задачи мы только начинаем искать подходы.

Необходимость текущих изменений вызвана тем, что на рынке появляются технологии, которые уже реально работают, но не вписываются в действующее законодательство. И здесь проводится тонкая настройка; мы пытаемся локальными нормативно-правовыми изменениями вписаться в новые реалии жизни. Задача регулятора -- держать руку на пульсе и пытаться оперативно реагировать на изменения. И мне кажется, здесь нам еще не все удается. Остается слишком долгой процедура выработки документа, ведь приходится сводить воедино множество разнонаправленных взглядов и сглаживать конфликты интересов. Вдобавок регулятор должен выражать не столько интересы операторов, сколько интересы всего общества.

Речь идет не только о потребителе, ведь он зачастую хочет одного -- получить услугу подешевле -- и в этом не всегда прав. Можно построить сеть подешевле, но случись авария, и связь пропадет. Значит, регулятор должен быть даже более консервативным, чем потребитель. И, наконец, есть требования к безопасности (например, СОРМ), реализация которых влечет за собой дополнительные инвестиции участников рынка и судебные разбирательства с гражданами, которым кажется, что ущемляют их права.

Наше министерство заинтересовано в достижении и других государственных целей. Мы хотим, чтобы используемое в сетях связи оборудование было российского производства -- для поддержки отечественного производителя и других групп граждан. А конечному потребителю все равно, какое оборудование установлено, лишь бы предоставлялись услуги.

Еще есть задачи, имеющие политическое значение. Мы не можем допустить, чтобы тарифы на связь в Якутии или на Дальнем Востоке стали неподъемными для пользователя, а между тем разница в тарифах объективно обусловлена большими расстояниями и неравномерной плотностью населения. Тут нужен какой-то механизм перекрестного субсидирования внутри компаний или между компаниями, а эта практика не совсем отвечает другим законам экономики. Какая может быть добросовестная конкуренция, если один оператор работает на европейской территории страны, а другой -- на Дальнем Востоке? А мы, невзирая на разницу в условиях работы, хотим, чтобы тарифы для потребителей были одинаковыми.

И все-таки удается ли каким-то образом сокращать цифровой разрыв между российскими регионами?

Безусловно, регионы выравниваются, и причин тому несколько. Прежде всего, это технологическая причина. Появился даже такой феномен «смерти расстояния». Представьте себе магистральную линию между Москвой и Хабаровском. Когда она заключала в себе только 60 каналов связи, стоимость одного канала была очень велика. Но если в тот же кабель уложить сотни тысяч каналов, то затраты в пересчете на один канал стремятся к нулю. Получается, что сами технологии позволяют не учитывать расстояния в силу больших потоков.

Второй механизм выравнивания -- оказание универсальной услуги, прописанной в законе «О связи». За счет фонда универсальной услуги, в который делают отчисления все операторы, оплачиваются услуги таксофонной связи и коллективного доступа в Интернет по всей стране.

Насколько я знаю, Минкомсвязи против того, чтобы расширять перечень универсальных услуг для населения, например путем включения в него услуги широкополосного доступа.

Нет, мы -- за расширение, но надо понять, как это правильно сделать. С одной стороны, чем больше государство предоставит универсальных услуг, тем лучше для населения. С другой, такие услуги нужно за счет чего-то финансировать. Повышение ставки отчислений в фонд приведет к росту тарифов на ШПД для основной массы населения. А какова реальная потребность в широкополосном доступе в труднодоступных районах? Может быть, имеются другие, более точечные решения? Государство уже решает эту проблему через школьный Интернет -- возможно, стоит организовать доступ еще и в других общедоступных местах. Даже такая богатая страна, как США, не может позволить себе сделать ШПД доступным персонально для каждого жителя.

Мы сталкиваемся с тем, что выделяемые для оказания универсальных услуг ресурсы и оборудование подчас используются не по назначению. Простой пример: чтобы установить в деревне таксофон, к нему надо подвести питание от дизель-генератора. А местные жители от этих генераторов запитывают свои дома, поскольку других источников энергии там просто нет. И прежде чем говорить об универсальном доступе надо, чтобы в каждом доме имелось хотя бы по одному компьютеру. А захочет ли каждый житель деревни пользоваться компьютером, защищать его от вирусов и т.д.?

Словом, однозначного решения пока нет. Возвращаясь к вопросу о кризисе, скажу: надо ставить перед собой и перед обществом выполнимые задачи. Ведь наше государство не ставит задачу купить всем по «Мерседесу», а ШПД, по сути, -- «информационный мерседес».

Правильно ли я понимаю, что и в отношении принципа технологической нейтральности у министерства схожая позиция -- в целом не против, но однозначного решения нет?

Здесь наша позиция однозначна: набор требований по параметрам оборудования при технологической нейтральности сетей должен быть высоким и хорошо отработанным. Техника все время идет вперед, поэтому даже у двух производителей одно и то же оборудование не всегда стыкуется между собой. Все заявленные спецификации -- одинаковые, протоколы поддерживаются, а продукты вместе не работают.

Но операторы беспроводных сетей утверждают, что введение принципа нейтральности позволит им быстрее развертывать новые услуги, возвращать инвестиции, развивать отрасль, и вообще они видят в нем больше пользы, чем рисков...

Это -- хорошая постановка вопроса, но нельзя допустить, чтобы в одном регионе страны в данном конкретном диапазоне частот работала одна технология, а в другом -- другая. Пользователь не получит сплошного роуминга, а идея мобильной связи состоит как раз в том, чтобы абоненты, перемещаясь по всей стране, беспрепятственно получали сигналы на свои терминалы.

Хотелось бы добавить, что частотное регулирование -- сложный политический вопрос. Частоты невозможно заставить распространяться даже по указу Президента. Также нельзя поставить забор вдоль границы, а потому возникает вопрос приграничной координации частот. Наша страна -- часть мирового рынка, и уже в силу этого технологическая нейтральность сетей связи допустима лишь в определенных пределах.

Не назовете ли Вы две-три наиболее важные тенденции российского телекоммуникационного рынка, которые могут сильнее всего повлиять на его дальнейшее развитие?

Совершенно ясно, что у нас появилась возможность применять новые принципы построения систем коммутации и управления трафиком. Мы можем переходить к использованию софтсвитчей, минуя несколько промежуточных этапов эволюции телефонных сетей. Это будет и дешевле, и эффективнее. Отсюда -- новые подходы к построению иерархии операторских сетей. Нивелируется понятие «зоновый уровень» и другие понятия, но сразу же возникают проблемы стыковки сетей с системами экстренного вызова, взаимодействия старых и новых, пакетных сетей.

Второе очень важное для нас направление -- развитие спутниковой связи. Если бы не спутники, во многих местах еще до сих пор не знали бы телевидения. А сейчас мы думаем о проектах организации широкополосного доступа, что тоже очень важно в контексте сокращения цифрового неравенства. Спутнику все равно, в какую точку посылать сигнал, следовательно, затраты на поддержку всех пользователей одинаковы, а если пользователей много, эти затраты невысоки. Мы должны придать спутниковой связи новое качество, над чем сейчас и работаем. В частности, идет активное освоение перспективного Ka-диапазона, отличающегося более высокой пропускной способностью, чем диапазоны C- и Ku-.

Про общерыночные тенденции ничего принципиально нового не скажу. Прежде всего, это конвергенция в широком смысле слова. Мобильная и фиксированная, проводная и беспроводная связь, голос, видео и данные -- все это сливается в единую инфраструктуру. Победит тот оператор, который станет универсальным как с точки зрения оказания услуг, так и в отношении доступа к ресурсам. Однако владельцы операторских сетей занимаются не только услугами связи, но и контентом, медиаресурсами. Наше Правительство и Президент вовремя почувствовали эту тенденцию, создав ведомство, которое «в одном лице» регулирует сферы телекоммуникаций, ИТ и контента. Благодаря реорганизации нашего министерства появился системный подход к регулированию смежных отраслей, тогда как раньше различные ведомства тянули одеяло на себя.

Что даст потребителям очевидное усиление позиций государства на телекоммуникационном рынке? Не повредит ли эта тенденция сложившейся почти эталонной модели конкуренции операторов связи?

Ваш вопрос, по сути, сводится к перманентной дискуссии о том, может ли рынок полностью саморегулироваться и как государство должно влиять на этот процесс. На мой взгляд, в нашей стране с ее лоббистскими, коррупционными и другими особенностями национального оператора необходимо иметь хотя бы на определенный период. На него нужно возложить множество государственных и социальных задач, которые коммерческие операторы не хотят решать сами.

Известно, что рынок идет туда, где есть платежеспособный спрос. Конкуренция между операторами наблюдается в крупных городах, но ее совсем нет на селе, где вести бизнес пока невыгодно. Тем не менее государство обязано обеспечить услугами связи всех жителей страны, и желательно -- услугами достойного качества. Никто из операторов добровольно не стремится оказывать универсальную услугу, и по законодательству ее предоставление вменяется операторам, занимающим существенное положение на рынке. Поэтому один из главных механизмов влияния государства на рынок заключается в оптимальном сочетании свободной конкуренции и специальных условий для компаний, выполняющих социальные функции.

Если бы Россия была более богатым государством, возможно, нашлись бы другие механизмы. Но сегодня Правительство выбрало вариант поддержки одного из операторов (подчеркиваю -- прозрачной поддержки) и создания ему определенных условий под определенные задачи. Если появятся другие желающие, то государство им тоже предоставит аналогичные условия, но таковых сейчас не видно ни в электросвязи, ни в сфере.

Добросовестная конкуренция должна касаться всех. А если это не так, государство находит другие способы решения той или иной проблемы. Формирование «национального лидера» на базе активов «Ростелекома» -- решение проблемы в области связи. Как сейчас уже видно, мы выбрали правильный путь. Он позволил поднять капитализацию компании, а значит, обеспечил приток инвестиций, то есть дешевых дополнительных денег от внешних инвесторов.

Мы видим, что выбранный подход позволил государству более активно влиять на инвестиционные программы в отрасли. А как может государство влиять на инвестиционные программы частных компаний? Либо заказывать им проекты (причем, как правило, по завышенным расценкам), либо влиять на корпоративные решения через участие в советах директоров или общих собраниях акционеров. Отмечу: такие процессы идут не только в сфере связи. Государство внимательно следит за инвестиционными программами всех крупнейших компаний, всячески стимулируя их вкладывать средства в инновационные технологии и модернизацию производства.